Мамлюк - Страница 24

— Э-эх, ага! — ответил Али-Юсуп. — Плохи наши дела в Гюрджистане. Гяуры стали уже не те… И привезенных невольников мы добыли с большим трудом, клянусь аллахом! Весь Западный Гюрджистан сейчас объединился под властью царя Соломона. Ты же знаешь, как опозорил этот неверный имя пророка, какое поражение он нанес правоверным… Царь Соломон теперь так силен, что наших владетелей бросает в дрожь при одном упоминании его имени… Он жестоко преследует работорговцев — уличенным в этом деле немедленно выкалывают глаза.

— Прискорбно, весьма прискорбно, клянусь долголетием падишаха, — с сожалением произнес Гусейн-ага.

— А красивые девушки стали чуть ли не на вес золота, — продолжал эффенди Али.

— Эх, дорогой эффенди, я давно перестал зариться на красавиц. Убытки, одни убытки от них. Посмотришь сегодня — глаз не оторвешь: щеки алы, как зерна граната, сама — как распустившаяся роза… А глянешь завтра — хоть в гроб ее клади. Убытки, одни убытки… Мне уже надоело возиться с этими красотками… Эх, эффенди, совершенно не то время! Всему свой час… Сердце устало, сделалось равнодушным, подкралась старость… Теперь, дорогой Али-Юсуп, мне нужны земледельцы и, если найду подходящих, воины… Прискорбно, что в Гюрджистане так пошатнулась торговля невольниками. Я уже и раньше об этом слышал.

— Ничего не поделаешь, ага, — что есть, то есть! Благодарение аллаху, к нам еще кое-что привозят…

— Благодарение аллаху, благодарение аллаху! — повторял Гусейн-ага, осматривая невольников. Он прошел через толпу пленных, оглядел их и так и этак, некоторых ощупал, с другими поговорил.

— Хорош товар, очень хорош, но маловато. Такой скудости ни разу не видел, — досадовал Гусейн, в раздумье постукивая по земле посохом.

Неожиданно его внимание привлек какой-то шум.

— Молчи, молчи, висельник, а то душу из тебя вытрясу. Ну и дурь же в этом свином отродье, — ругал кто-то плачущего ребенка.

— Кто там ревет в бараке, эффенди Али? — спросил Гусейн-ага.

«Все еще вопит, проклятый!» — подумал эффенди.

— Да это мальчишка-грузин… повесить его мало! Ты ведь хорошо знаешь их упрямый нрав. Заладил свое и не успокаивается.

— Можно посмотреть?

— Прикажу привести. Тащите сюда это гяурово отродье! Все еще воет?

Хвичо привели.

— Чего ты плачешь, мальчонка? Как тебе не стыдно реветь? — обратился к ребенку Гусейн-ага и погладил его по голове. Тот с удивлением посмотрел на старика: ему впервые пришлось вместо побоев, ругани и криков услышать от османа ласковое слово.

— Он гюрджи?

— Гюрджи. Едва уговорил потийского пашу продать его, — ответил эффенди.

— Как зовут?

— Махмуд.

— Махмуд, Махмуд! Хорошо, очень хорошо! — говорил Гусейн, поглаживая Хвичо по голове. — А почему плакал?

— По глупости: привязался в пути к одной пленнице и теперь беснуется, что их разлучили. Разве не сумасшедший этот негодяй! А невольница принадлежала рябому Зайдолу. Едва только она и еще один невольник сошли с корабля, как тут же оба были проданы адрианопольскому купцу, и покупатель, конечно, забрал их. А этот мальчишка кинулся за ними. Но кто бы его пустил? Вот потому он и вопит, не закрывая рта…

Гусейн-ага задумался.

— Хорошо, хорошо, — прошептал он. — Эх, Махмуд, Махмуд! Разве не стыдно плакать такому большому мальчику?

Ага сунул руку в карман халата, достал горсть изюма и стал угощать мальчика.

Хвичо протянул ему обе руки и, получив лакомство, часть угощения спрятал, а остальное принялся есть.

Гусейн-ага внимательно осмотрел мальчика: ощупал мускулы, заставил открыть рот, проверил зубы. По лицу аги скользнула довольная улыбка.

— Он хорошо сложен! Будет отличным мамлюком! — заметил Али-эффенди.

Гусейн-ага лукаво посмотрел на Хвичо и прикусил губу.

— Привез специально для Селек-эффенди! Он, вероятно, вот-вот подойдет! — степенно добавил эффенди Али.

Гусейн-ага взглянул на ребенка, словно говоря ему:

«Ты ведь понимаешь, сынок, мы оба так насобачились в торговле, что нам друг друга не обмануть».

— Хорошо, хорошо, эффенди! — ответил Гусейн-ага и после некоторого размышления обратился к мальчику: — Ну, малыш, а бороться ты умеешь?

Хвичо не понял вопроса. Окружающие растолковали ему, в чем дело, и он утвердительно кивнул головой.

— Отлично! Так давай, эффенди, заставим его с кем-нибудь побороться.

— Пожалуйста, — ответил Али, — но с кем? С невольником?

— Нет, нет?.. Лучше с местным… Ну, бегом! Приведите какого-нибудь мальчугана! — крикнул ага.

Надсмотрщики бросились в разные стороны и вскоре привели мальчика-османа тринадцати-четырнадцати лет.

— Этот не подходит, — неодобрительно заявил эффенди Али, — он старше.

— Махмуд, будешь бороться с ним? — спросил Гусейн-ага.

Хвичо улыбнулся и снова кивнул головой. Это была чуть ли не первая улыбка после злополучной ночи вторичного похищения.

— Если положишь его, тебе будет подарок! — подзадорил ага ребенка, доставая из кармана серебряную монету.

Хотя мальчик-осман оказался ростом не выше Хвичо, он выглядел заметно старше его и был намного крепче.

Подросток посмотрел на маленького пленника и нахмурился, а Хвичо вперил в него свой соколиный взгляд.

— Ну… заставим бороться? — оживился старый ага.

— Силы неравные, Гусейн-ага! — колебался Али-Юсуп. — Как малышу, ослабшему в пути, тягаться с этим крепышом?

— Мальчик не против. Видно, он уверен в себе. Решайся! — настаивал Гусейн-ага.

Эффенди Али нехотя согласился.